Оммёдзи

[Asaha-sama]

30.01.2013 в 19:14

Пишет  Merrybran Brandybuck:

Пара историй)
Здравствуйте! Я надеюсь, сообщество еще живо. Очень понравился в правилах пункт про пусю, не смогла пройти мимо, очень смеялась - и потому расскажу пару историй о том, что же пропущено в "Онмёдзи 2" между двумя последними эпизодами.

История 1. "С облаком на руках".
Гэнкаку ушел и призраком бродил где-то по деревне, Хиромаса слышал его причитания, безумные и отчаянные. Ему не было больше дела до Гэнкаку.
Однако заклинание сумасшедшего колдуна, видимо, подействовало: Сэймей, как и прежде лежал на каменном полу, раскинув, точно птичьи крылья, рукава белого каригину, к которому словно бы и не пристает бренная грязь, но теперь скорее можно было подумать, что он спит, хотя Хиромаса не мог различить дыхания или ощутить тепла кожи. Казалось, сам поток жизни почти перекрыт, но капает по капле жизненная сила, не дающая онмёдзи умереть, словно заклятие Гэнкаку пробило брешь в сковавшем его смертном холоде. И долго еще жизнь будет пробивать себе дорогу, долго еще Сэймей будет балансировать на грани чего-то, что не ведет ни в нирвану, ни к новым перерождениям. Впрочем, думал Хиромаса, - пусть болезнь будет долгой, лишь бы друг остался жив.
И потому пора было уходить, доставить Сэймея домой. Возможно - позвать других онмёдзи, или бонз, или еще кого-то, кто умеет врачевать магические раны. Хиромаса даже был готов отправляться в одиночку в лес Синода - или где там живут кицунэ: чудесные лисы не могут бросить родственника в беде, ведь не случайно ходит эта молва... Но сперва следовало оказаться дома.
Послать за повозкой было некого - да и негоже распространять слухи о том, что Минамото но Хиромасау видели на развалинах поселения Идзумо, так что предстояло нести друга на руках. Он склонился к Сэймею, подхватил его под плечи и под колени, поднял. Повисла окруженная рукавом безвольная рука, голова онмёдзи легла Хиромасе на плечо - доверчиво, словно голова ребенка. Словно кошка лбом ткнулась - и Хиромаса с удивлением обнаружил, что его ноша почти ничего не весит. Это пугало, лишний раз напоминая, что его друг - не просто человек. Но и вселяло надежду, потому что другой на месте онмёдзи давно бы умер. Хиромаса перехватил Сэймея поудобнее и зашагал по ступенькам.
Когда он вышел из деревни, идти стало труднее. Развевающееся на ветру белое каригину закрывало обзор, а разбитая заброшенная дорога все норовила выскользнуть из-под ног, сорваться с каменистого склона и осыпаться острым крошевом. Трудно устоять на ногах и боязно уронить свою ношу. Конечно, было бы удобнее нести колдуна, перебросив его тело через плечо, как тюк, но Хиромаса слишком хорошо помнил о кровавой ране слева под ребрами онмёдзи, такой страшной там, в мире богов, но словно бы исчезнувшей в этом мире. Да, в этом мире рана не видна - но кто знает, может и здесь она способна причинить Сэймею боль. Кто знает? Хиромаса решил не рисковать.
Тело колдуна все еще не имело веса. казалось, отпусти его, и он поплывет по воздуху, как облако. А может быть, Хиромасе так только казалось. Трудно понять. Впрочем, наваждение скоро прошло. Когда дорога обогнула гору Атаго, и стали видны столичные крыши, Хиромаса вдруг заметил, что Сэймей с каждым шагом становится тяжелее. А когда они добрались до столицы, онмёдзи весил уже столько, сколько положено весить мужчине его лет. Немногим меньше самого Хиромасы. Тащить его стало очень тяжело.
Улицы Хэйан-кё встретили их тишиной и странным безлюдьем, словно возвращенная из небытия велением Аматэрасу столица мира и покоя еще не ощутила себя вполне живой, - и Хиромаса не знал, радоваться ли тому, что никто не видит, как придворный третьего ранга несет на руках величайшего столичного онмёдзи - или же печалиться, что никто не придет на помощь. Так или иначе, он был очень рад, когда оказался перед расписанными пентаграммами воротами. Распахнутыми, как всегда.
Пронеся Сэймея через сад, он осторожно опустил его на край террасы, разулся и прошел в дом. К счастью, хотя бы футон в этом необычном доме держали где положено.
Вечерело. Постепенно на город опускался тихий и ясный летний закат, и Хиромаса подумал, что лучше уложить друга здесь же, на террасе. Он выпутал Сэймея из каригину, стянул с него башмаки. Ступни были теплые, и Хиромаса счел это добрым знаком. Он уложил колдуна в постель, сел поодаль и задумался.
Хиромаса был так устроен, что размышления у него лучше всего выходили, когда в руках оказывалась флейта. Он достал инструмент и с интересом его осмотрел. На этой флейте он играл прошлой жуткой ночью, эта флейта побывала с ним там и, наверно, и тут она будет звучать так же, как и в том мире. Странно. И он даже сможет сыграть на этой флейте ту же мелодию. Как он понял теперь, та мелодия до сих пор неотступно следует за ним. Она сопровождала его весь этот трудный день, и наконец пришло время дать ей звучать.
Он поднес флейту к губам, заиграл - и где-то в запредельной дали, от которой отделял его целый день с облаком на руках - ему отозвались рыдающие звуки бива.

История 2.
И тут даже шапка имеется...=)

Название: "Лучшее колдовство"
Автор:  Merrybran Brandybuck
Бета: отсутствует. Корректура, редактура, плодотворные идеи и обсуждения -  Hemem,  Abobora
Персонажи: Абэ но Сэймей, Аматэрасу, Минамото но Хиромаса, Мицумуши.
Рейтинг: 30+ (в терминологии  Кодзю Тацуки)
Размер: 12 496 зн.

Описание: Сэймей переодевается богиней-обманщицей и вершит свое лучшее колдовство. Ситуация имеет для него ряд персональных последствий.

Это была прекрасная идея, его лучшее колдовство.
Облачаясь в одежды жрицы, он испытывал сосредоточенное любопытство, подобное тому, какое бывает, когда бежишь по следу, и снег вкусно хрустит под лапами. Вот след кончается, погружаешь в нору черный влажный нос, жмуришь глаза от азарта и удовольствия, - и сливаешься со снежным полем, невидимый и притаившийся, втягивая в себя дух обитателя норы и все его секреты. И неважно, чем кончится игра.
То же было и сейчас.
Он всегда находил особое наслаждение в постижении сю*. Ему нравилось давать имена и придумывать законы для вещей, деревьев, трав, животных, птиц, слов и знаков. На все это он легко накладывал заклятия. Не делал он исключения и для себя самого, на ходу меняя и пересочиняя свои собственные правила игры и становясь тем, чем хочется. Но никогда без нужды не накладывал он сю на людей. Люди слишком крепко держатся за свою природу и сами слишком любят давать всему имена и придумывать законы, хоть и не понимают этого. Им вредит постороннее вмешательство. Так с ними шутить грешно и неинтересно.
Его не слишком заботила возможность остаться в людских легендах, и не очень-то занимала судьба гибнущего мира. Невелика разница, этот мир или какой-то новый - но до чего же хотелось попытаться наложить сю на бога. И как хорошо, что Хиромаса вызвался пойти с ним. Было бы трудно танцевать без него, без его флейты.
И флейта была. Она вела, звенела, и, повинуясь ей, он танцевал. Кружился, вскидывая рукава. Лисьим хвостом льнули к ногам алые жреческие нагабакама, и хотелось отсчитывать ритм: ю-ууу, ю-ууу... **- чтобы Хиромаса не сбился, чтобы вел мелодию, от которой так тепло в сердце и так легко творить чудо.
Хороший человек - Хиромаса. Человек. Хороший. Человек... Что такое человек? Сю. Не более, но и не менее. В себе он этого сю почти не ощущал. И потому умел быть человеком сознательно, выбирая лучшие поводы: книга, гриф бива под пальцами, близость с женщиной, гладкий шелк под ладонью, кисть и бумага, стихи под цветущим деревом, сакэ, разговор с другом... А смотреть на луну лучше в одиночку. Вытянувшись на террасе дома до сладкой боли в лапах, чтобы свет обнимал тело. И тогда можно любоваться не только луной, но и искрящимся в ее лучах собственным белоснежным мехом. Порой ему хотелось всегда оставаться человеком, быть таким же настоящим, как Хиромаса, так же остро и всерьез переживать каждый миг человеческой реальности, быть уверенным в его важности. Но мешало сознание, что и это – только сю.
Танцуя для богини, он освободил разум и не определял своего сю. Он был не человек, не кицунэ, не онмёдзи, не Абэ но Сэймей. Только звук флейты, летящие одежды, звон судзу в руке, безмолвная и внятная речь веера. Он струился, рассыпался искрами, тёк бесконечным потоком. И даже когда напал Гэнкаку, он не остановился и продолжал течь между явью и мороком. Он умел не задерживать ум ни на чем. Ни на миг.
А потом наступила определенность. Она застряла ледяной болью под ребрами, сковывая разум и тело таким сю, которого он не мог снять. Он замер, ощутив на лице дыхание своего бога***. И рухнул.
Сэймей не знал, сколько длилось беспамятство. Очнувшись, он на мгновение испытал восторг: получилось, лучшее в его жизни колдовство получилось - и это тут же сделалось неважно. Было больно, и нужно было стараться не вдохнуть слишком глубоко, чтобы не потревожить рану. И хотелось глубоко дышать, потому что воздуха не хватало, и эта борьба с болью за каждый вдох пробуждала острое чувство реальности. Наверно, никогда он не был более человеком, чем в эти бесконечные минуты перед лицом Аматэрасу. Боль делает тело чересчур материальным, а в осознании своей беспомощности и смертности слишком много человеческого. Трудно не чувствовать себя живым, когда ясно ощущаешь, как жизнь стекает по боку горячими неостановимыми струйками, и как сковывает нездешний холод.
Друг Хиромаса, делясь теплом, держал его в объятиях, осторожно и крепко, словно боялся, что колдун исчезнет. Конечно, он ничего не мог сделать, но от его заботы и сочувствия было легче.
От Хиромасы пахло страхом, горем и нежностью, и Сэймей подумал, что он не первый, кто умирает на этих руках. Это было очень грустно. Он не испытывал иллюзий на свой счет и понимал, что умирает. Страшно не было, онмёдзи слишком много знают о мире, чтобы бояться хорошей смерти. А это была хорошая смерть – перед лицом богов, на руках друга. Только было жаль этих добрых дружеских рук.
Последнее, что он помнил, была обращенная к нему ободряющая улыбка Аматэрасу. Он хотел ответить, но сил больше не было. Глаза заволокло белой пеленой, и все исчезло.
***
Сэймей проснулся от ощущения удивительной цельности. Он несомненно существовал. Весь и сразу каждое мгновение, и не было нужды в самосознании. Он лежал на краю просторной деревянной террасы, и перед ним тихо шелестел росистый утренний сад. Было немного зябко, и он свернулся клубком, закрыл нос лапой. Хорошо. Можно сколько угодно лежать и одним глазом смотреть, как ветер осторожно перебирает траву и ветки деревьев.
Он услышал за спиной легкие шаги, но не стал поворачиваться. Ветер ласково гладил по щеке, и двигаться было лень. Он прикрыл глаз и притворился спящим.
-Ты не спишь, - сказал женский голос. Он оглянулся. Аматэрасу стояла над ним и улыбалась. Она выглядела почти обычно, только словно бы чуть светилась изнутри. Он поднялся, принял строгую церемониальную позу и, коснувшись кончиками пальцев золотистых досок террасы, низко, почтительно поклонился.
-Не надо так строго, Сэймей, - улыбнулась она. – И это – игра.
Богиня села рядом, а он снова лег, вытянув лапы и краем глаза любуясь переливами утреннего света на своем белоснежном меховом боку. Аматэрасу молчала и улыбалась. Он повернул голову и спросил.
-Что со мной случилось, госпожа?
-Твоя рана… - она чуть помедлила с ответом. – Она смертельная, ты ведь знаешь.
Он кивнул и задумчиво уставился на вздрагивающие на ветру ветки.
-Значит, я все-таки умер, - проговорил он. Бедный Хиромаса.
-Нет, - ответила Аматэрасу, – не совсем.
-Как это? – он приподнялся на локте и посмотрел на нее снизу вверх.
-У каждого смертного есть свой способ умереть. Подлунным миром правят время и смерть, и никто из его обитателей не знает, где встретит смерть и когда кончится его время ,- заговорила Аматэрасу. - Но тебя смерть встретила в мире богов и поразила волшебным оружием. И это особый случай. Смертный в мире богов и так не может оставаться по-настоящему живым. А времени здесь нет вовсе.
-Я понял, - кивнул Сэймей. - Но раз я не был по-настоящему живым...
-Нет, умер ты по-настоящему, - Аматэрасу с улыбкой покачала головой. - И ты знаешь, что бывает, если попытаться вернуть умершего в мир людей. - Сэймей кивнул и нахмурился. Аматэрасу продолжила, - Но в этом мире смерть не властвует. Поэтому, когда Гэнкаку попросил меч Сусаноо вернуть тебе возможность умереть еще раз, у него получилось. И теперь только от тебя зависит, умер ты или нет. Это награда. Твоей кровью заплачено за спасение человеческого мира, смерть перед тобой в долгу, и поэтому ты можешь выбирать. Ты можешь продолжить жизнь в мире людей, и тебе будет возвращена возможность встретить смерть, а можешь остаться здесь, среди богов.
-Вот оно что… - пробормотал он и снова сел. Расправил рукав каригину и замер, пристально изучая шнурок по краю рукава. Потом повернулся к Аматэрасу. - Это очень неожиданный выбор, госпожа, - проговорил он. – Я бы хотел подумать.
-Конечно, - улыбнулась богиня. – Думай сколько хочешь. Время – это тоже иллюзия. Выпьешь сакэ?
-С удовольствием.
Столик с сакэ и чашечками появился на террасе сам собой, гость и хозяйка сели друг против друга, и Аматэрасу налила сакэ в чашечку Сэймея.
-Госпожа, - спросил он, с поклоном принимая чашечку, - каково это - быть богом?
-Все, что случится -
Одно лишь мгновение
За моей спиной. - сказала Аматэрасу и поднесла свою чашечку к губам.

Сэймей тоже пригубил сакэ и задумался. Всемогущество, всеведение, непостижимая полнота бытия, способность участвовать в каждом мгновении существования мира от начала до конца - вот что ему предлагали. Наслаждаться падением каждого лепестка с каждого дерева, которое когда-либо цвело или когда-нибудь зацветет в этом мире. Существовать вне времени, вне пространства, вне правил и форм - вне сю. Освободиться от иллюзий...
Но кто через тридцать лет изгонит демона из тела бессмертной женщины, продающей себя за плавник сушеной рыбы? Кто изгонит демона через шестьдесят лет, если он не доживет или не оставит себе смены? И чем заполнить дыру в сердце друга Хиромасы? Он знает, что это иллюзии, всегда знал и всегда будет знать - но люди играют всерьез, по правилам, которые диктуют смерть и время. И он может принять эти правила, предпочтя полноту единственного мгновения полноте вечности. Что ценнее вечность или мимолетность? Трудный выбор... Впрочем, время - иллюзия, и торопиться некуда. А выбор подождет. Если он правильно понял Аматэрасу.
Он отставил чашечку, взглянул на богиню и спросил:
-Госпожа, правильно ли я тебя понял, что могу думать столько, сколько захочу?
Аматэрасу кивнула.
-Но если время иллюзия, - продолжил Сэймей, - то иллюзия также и место?
-Верно. - она улыбнулась.
И тогда Сэймей вновь принял официальную позу и, коснувшись пальцами пола, заговорил.
-Блистательная госпожа, я благодарен за бесценный дар, которым боги решили наградить меня. Но я не могу принять решение прямо сейчас. Дар богов для меня слишком щедр. Это слишком сложный выбор, а я всего лишь смертный из подлунного мира и не могу быстро принять решение. Разрешит ли мне милосердная госпожа вернуться в мир людей и там продолжить размышлять о том выборе, который мне предложен? Когда я как следует все обдумаю, я вознесу молитву к сияющей богине в надежде быть услышанным.
Аматэрасу рассмеялась и встала.
-Ты настоящий онмёдзи, Сэймей, и ты хитрый лис. Да, ты можешь и это. Все в мире иллюзия и нет никакой разницы, где и как ты станешь обдумывать свое решение. Твоя смерть в твоих руках и ты можешь ею распоряжаться так, как захочешь. Но постарайся все-таки сделать выбор. До встречи.
Богиня подошла и склонилась к нему. Потрепала его по холке и почесала за ухом. Возникло острое желание подпрыгнуть и лизнуть ее в нос, но он только неторопливо, почтительно поклонился. Когда он выпрямился, Аматэрасу нигде не было.
***
Сэймей взял в руки стоящую подле него чашечку, сделал глоток и задумчиво произнес:
За моей спиной
Солнце идет по росе.
Я возвращаюсь.
-Сэймей-сама! - окликнул его знакомый голос. Такой звонкий, такой домашний. Мицумуши. - Я искала вас, господин, мне показалось, вы захотите отправиться домой.
-Да, помоги мне, - он сошел с веранды и приблизился к Мицумуши. Алый, синий, желтый, белый, - нежный и яркий перелив трепетных крыльев, легкий радостный полет - и он очнулся.
Несколько секунд ушло на восстановление правил этой игры. Первым из них была телесная определенность. Закатное солнце щекотало веки, тело, еще не принявшее его сю, слушалось неохотно. Сейчас он был человек и он был слаб. Ничего, это пройдет. Каждой забытой игре приходится учиться заново.
-Сэймей! - друг Хиромаса. Рядом. Для него это не игра. Губы сами расплываются в улыбке: хороший он человек. И хочется ему рассказать обо всем, что случилось, о чем попросил богов царь Идзумо - но язык еще заплетается, и выходит только "Гэн... ка... ку". И приходит в голову, что об остальном лучше помалкивать.
***
Уже стемнело, а они с Хиромасой все еще сидят на краю веранды. Мицумуши бесшумно прогуливается по саду, то и дело сверкая в свете фонаря разноцветными бликами, Хиромаса от волнения и радости много ест и много жестикулирует, рассказывая, с какими приключениями он доставил беспамятного Сэймея домой. Сэймей, опершись спиной на столб веранды, подкрепляет возвращающиеся силы при помощи сакэ и с улыбкой смотрит на друга.
-Все было как во сне, - вдруг серьезно говорит Хиромаса. - Ты не отвечал, не открывал глаза. Я думал, ты умер.
-А я вот не умер, - отзывается онмёдзи. И думает: "Успею еще..."

Примечания

Примечания:
* Иероглиф сю (数, su:, устар. 數 ) - это одновременно - закон, число, исход, результат, судьба. Самое короткое сю - это имя. Форма предмета - это тоже сю. Как и его назначение. Удивительным образом это понятие объединяет в себе разведенные в античной философии понятия идеи и внутренней причины. В общем и целом, любое явление мира можно описать через сю.
** Примерно такими возгласами исполнитель на барабанах цудзуми управляет музыкантами в ансамбле японских инструментов. Характер выкрика содержит понятную для музыкантов информацию о следующем ударе в барабан.
*** Богом онмёдзи является Тайзан Фукун.