Фанфик

[Asaha-sama]

25.12.2010 в 15:18

Пишет  Эльверт:

Фанфик
Итак, у нас праздник, а я с мрачным фанфиком.

Название: Пигмалион
Автор: Эльверт
Фэндом: Shaman King
Жанр: джен
Персонажи/Пейринг: Марко, Лючист, немного Хао и Опачо. Жанна упоминается.
Рейтинг: PG
Дисклэймер: Они мне не принадлежат.
От автора: Я хотела написать маленький драббл про Марко и машины. Но вылез Лючист со своими размышлениями, и получилось это.


- Хао-сама? Неужели все ангелы Икс-судей – машины?
- Похоже на то, Опачо.
- Это так странно… Как машина может быть духом?
- Почему же странно? Такое случается. На моей родине подобных существ называют цукумогами.
- Цукумо… гами?
- Да. Чаще всего это предметы, которым исполняется больше сотни лет, - они обретают дух и личность. Но иногда это случается и потому, что люди наделяли этот предмет душой: любили его, поклонялись ему. Легенды о таких вещах есть у каждого народа; древние греки, например, рассказывали историю о скульпторе по имени Пигмалион. Однажды он изваял статую прекрасной девушки, которую назвал Галатеей, – и влюбился в нее. Днями и ночами он молился о том, чтобы статуя ожила – и столь могучей было сила его любви и обожания, что однажды его желание исполнилось. Легенда говорит, что Галатея превратилась в настоящую человеческую женщину, но, скорее всего, на самом деле она осталась мраморной статуей, обретшей дух и собственную волю.
Хао помолчал, задумчиво глядя в темное ночное небо.
- Наверное, Икс-судья Марко очень любил свои автомобили…

Этот мальчик всегда привязывался слишком сильно.
Появившись в приюте (понурый, тихий, судорожно сжимающий чемодан в побелевших руках), он казался отчаянно, небывало одиноким – словно отделенным от всего мира стеной из прозрачного холодного камня. Целыми днями он сидел на своей постели в углу комнаты, обняв худые коленки, и в глазах его стыли невыплаканные слезы. С другими детьми он не общался, и заведующий приютом – преподобный Лючист Лассо - поначалу отгонял от него ребятишек, зная, что мальчик только что потерял родителей и ему нужно время, чтобы справиться с утратой. И постепенно маленький Марко начал выходить из комнаты, бродил в одиночестве по саду, но гнетущая аура неизбывной печали, окружающая его, казалось, только густела. Он выглядел потерянным, и Лючист понял: нужно что-то делать.
Мягко, постепенно он начал приближаться к мальчику, говорить с ним, спрашивать его мнения, делиться мыслями – серьезно, с уважением, как со взрослым; черта, за которую его, строгого и не сказать чтобы отзывчивого, обожали все обитатели приюта. И Марко начал оттаивать; постепенно в его поблекших глазах снова появились огоньки жизни. Он не оправился от потери и спустя год, и спустя два. Но в святом отце Марко обрел опору, семью, которую потерял, - и только тут, уже найдя путь к сердцу мальчика, Лючист в полной мере осознал, какую громадную ответственность на себя взвалил.
Никто из детей в приюте не привязывался к нему так, как Марко. Мальчик ходил за ним хвостиком, восторженно глядя на все, чем восхищался Лючист, малейшую просьбу или совет воспринимая как прямое указание. Он обрушил на наставника всю любовь, всю преданность, на которую был способен, ничего не оставив себе, и порой святому отцу становилось страшно: что будет с Марко, если с ним, Лючистом, тоже что-то случится? Что будет с Марко, если Лючист каким-то образом не оправдает его ожиданий?
Впрочем, следует признать: паренек ему нравился. Марко был смышленым, энергичным, старательным ребенком; правда, голова у него была горячая… В любую цель, в любое чувство он уходил полностью, до самозабвения. Лючист находил это несколько ненормальным и, признаться, пугающим: именно из таких людей в Средние Века получались самые отчаянные фанатики. Люди, отдавшиеся идее страстно, не рассуждая… Преподобный Лассо был священником, но подобных вещей не одобрял (и то сказать, его собственный наставник в свое время только головой качал, говоря, что скептический ум Лючиста не слишком подходит для духовного поприща). Марко отчаянно нуждался в человеке, которому мог бы себя вверить, и ради этого человека был готов на все. Раньше у него были родители… Теперь – Лючист. Однако святой отец надеялся, что со временем, когда Марко подрастет, самостоятельность взрослого мира поможет ему успокоиться и смягчит резкие росчерки его характера.
Он ошибался.

Лючист всегда любил автомобили, особенно гоночные: быстрые, мощные, с приземистыми хищными силуэтами. Не слишком подходящее увлечение для священника, он это знал, - но ничего не мог с собой поделать. И когда Марко, со всей страстью и горячностью, с которой воспринимал все, что было дорого его учителю, окунулся в мир высоких скоростей и двигателей авторской сборки, Лючист не мог не возликовать - хотя где-то в глубине его души тихий настороженный голосок шептал предупреждения. Он помог любимому воспитаннику деньгами (до принятия сана Лючист был весьма успешным бизнесменом) – и вскоре Марко смог открыть собственное дело: салон по продаже суперкаров.
Лючист порадовался за ученика – и отступил в сторону, решив позволить тому самостоятельно встать на ноги. К тому же, говоря по правде, в это время Лючисту было немного не до Марко – он как раз встретил одного удивительного человека, называвшего себя шаманом и сообщившего святому отцу о его собственных внушительных способностях. Лючист, всегда готовый ухватиться за новые полезные знания, осваивал владение загадочной силой, одновременно переживая период серьезных исканий: он сосредоточенно читал богословские книги и теологические дискурсы, изучал работы средневековых мистиков, переосмысливая их и пытаясь связать религиозные убеждения с идеей шаманства.
Марко периодически звонил ему. Лючист никогда не отказывал в помощи по организации бизнеса и работе с клиентами, всегда спрашивал, как у Марко дела, но мысли его были сосредоточены в совсем ином месте, и Марко, ощущавший это, отступил, направив свой пыл на заботу о магазине.
Закончилось все тем, что Лючист отошел от богословской деятельности, передал приют молодому отцу Доминику и пустился в вольное плавание, занявшись экзорцизмом. Ко всему прочему, он решил исполнить свою давнюю мечту и, сняв со счета значительную часть своих сбережений, обратился в салон Марко с заказом.
Выпав надолго из близкого общения с воспитанником и будто придя, наконец, в себя, Лючист снова обратил на молодого человека внимание – и вот тут смутное беспокойство, снедавшее его когда-то, вышло на поверхность, обретя плоть и кровь.
- Мои детки, - ворковал Марко, заботливо поглаживая блестящие бока суперкаров, и Лючист хмурился, чувствуя, как сердце сжимается от смеси жалости и неодобрения.
- Завел бы ты себе девушку, - словно невзначай говорил он, рассматривая коллекцию красок и лаков. Марко в ответ на это чуть сдвигал брови, взгляд его становился стеклянным – словно у собаки, которая не понимает, чего от нее хотят, и возвращался к рассказу о своих машинах. Когда он говорил о них, все его лицо освещалось, глаза оживали, а руки так и летали, выписывая в воздухе замысловатые кренделя. Девушки не интересовали Марко; семья не была ему нужна. Он уже нашел ее – в лице учителя и своих «деток»: жутковатый суррогат, вобравший в себя весь смысл существования Марко. Лючист кривился – но молчал; в конце концов, Марко уже взрослый мальчик, это была его жизнь. Лючист не собирался нянчиться с кем-то до самой смерти, придерживаясь мнения, что каждый должен отвечать сам за себя.
И порой, наблюдая за Марко, снующим между своими суперкарами, Лючист начинал верить в то, что видит перед собой семью, отца с детьми: Марко мурлыкал, возясь с автомобилями, а они словно подпевали ему, отвечая на прикосновения, громче урчали при звуках его голоса, ласкались к нему, как огромные кошки. Желтый Ламборджини, который после долгой кропотливой работы Марко с гордостью преподнес наставнику, казался живым; Лючисту это даже понравилось: они с автомобилем быстро сошлись характерами, притерлись друг к другу, словно были созданы действовать в паре.
- Это все твое волшебство, Марко, - смеялся Лючист, поглаживая сверкающий капот, и Марко сиял от удовольствия и нежности.
- Я думал о тебе, когда создавал этого мальчика, - молодой человек любовно провел пальцами по дверце. – Он делался для тебя.
Наверное, в этом и заключалась успешность салона Марко – его машины подходили своим хозяевам, будто создавались специально под них. А сам Марко знал и помнил каждого из своих «детей» - его особенности, голос и капризы, под чьей опекой он теперь находится и что за человек его владелец.
Он был счастлив в своем маленьком мире – и Лючист махнул на него рукой.

Но однажды все рухнуло – когда на пороге салона появился он.
Мальчик с недетскими, пугающе древними глазами, в которых металось пламя. Он предлагал присоединиться к нему и очистить Землю от недостойных, называя себя будущим королем Хао – но Лючист и Марко (к тому времени уже посвященный в шаманскую науку) твердо отказали.
- Не бери на себя право суда, человек, - сказал ему тогда Лючист. – Оно принадлежит только Богу.
Марко за его спиной сжимал кулаки, дрожа, как одинокая гончая, почуявшая медведя.
Лючист не знал, что в его словах так задело Хао – но карие глаза мальчика потемнели.
- Право суда есть у короля шаманов, - тихо произнес он. – А я – будущий король.
- Ни за что! Мы не позволим! – вскинулся Марко, и тонкие брови Хао взлетели вверх.
- Неужели? Что ж… Жаль, что мы не смогли договориться.
И магазин наполнился пламенем.
Мальчик исчез, не тронув их, Лючисту же пришлось силой вытаскивать Марко из огня – он кричал и вырывался, протягивая руки к чернеющим машинам, и плакал, как ребенок, а Лючисту казалось, что он слышит рев моторов и стоны автомобильных сигналов, полные боли и отчаяния.
Дети звали отца, погибая в пламени пожара.

Вот уже несколько дней Марко лежал на постели в квартире Лючиста, отвернувшись к стене и не издавая ни звука. Он не ел, не двигался – но и не спал, погруженный в свое горе. Марко, наверное, так и угас бы здесь, не сменив позы, - если бы Лючист вновь не вернул его к жизни, дав новую цель.
- Этот Хао – самая страшная опасность, грозящая миру, - решительно произнес священник, сев на постель рядом с Марко. Он говорил словно сам с собой, озвучивая итоги долгих размышлений, которым посвятил все дни после столкновения с Хао: – Он наверняка не остановится на нас; скольким еще людям он поломает судьбы в своем поиске сторонников? И сколькие к нему присоединятся? Эти планы по «очищению» Земли от человечества… Ему нельзя позволить сделаться Королем. Я навел справки – Турнир, о котором он говорил, проводится раз в пятьсот лет, а королем станет его победитель. Хао будет участвовать – и наш долг ему помешать.
Марко пошевелился.
- В этом мальчике воплотилось само зло, - продолжал тем временем Лючист. – Кто-то должен ему противостоять. Разобщенным шаманам этого не сделать, – слишком он силен – значит, должна быть организация. Спаянная железной дисциплиной и единой целью, сплоченная; союз тех, кто готов положить жизнь, но уничтожить его.
Марко повернулся и приподнялся на постели; в глазах его появился блеск.
- Правосудие, - хриплым от долгого молчания голосом прошептал он. – Мы восстановим правосудие. Хао ответит за все.
Лючист наклонил голову, отчасти признавая участие Марко, отчасти в ответ своим мыслям.
- Но для такого дела должна быть объединяющая сила… Символ. Как знамя. Должно быть оружие – и те, кто умеет с ним управляться: другие шаманы. И должна быть идея.
- Правосудие, - вновь проговорил Марко, судорожно сминая пальцами покрывало. Его побелевшие губы сложились в тонкую жесткую линию.

Символ вскоре нашелся – девочка по имени Жанна, обладательница фантастической фуреку и готовая поверить в прекрасную светлую идею. Лючист сознавал, что использует ее, делает из нее икону и, одновременно, оружие – но это было необходимо. Без жертв не может быть победы; без сильного ядра и живого воплощения идеи организация не будет иметь нужной боеспособности.
Цинично – да; но иначе нельзя.
Новые члены их союза – все как на подбор бывшие военные – легко проникались верой в новую святую, старательно создаваемую Лючистом. Но что поражало главу новорожденных Икс-судей больше всего – это то, с каким жаром в нее поверил Марко. Ведь они вдвоем нашли Жанну, и воспитали из нее Железную Деву тоже вдвоем – но Марко точно забыл все это, отдавшись безоглядной вере в нее!
Иногда Лючиста это невыносимо раздражало: его единственный соратник, тот, кто видел Икс-судей тем, чем они были изначально, а не благостной картинкой для новичков; тот, на кого Лючист надеялся, с кем хотел разделить ношу, – он поддался иллюзии, поверил. Вся тяжесть правды пала на плечи Лючиста; он один должен был управлять, принимать тяжелые решения, лгать – для блага организации.
Нет, Лючист вовсе не был законченным циником; он действительно был убежден, что Икс-судьи должны установить правосудие, повергнуть, пусть и ценой своих жизней, страшное зло, вошедшее в мир в облике Хао. Но для достижения этой благородной цели нужно было пользоваться порой не самыми благородными методами, и Лючист готов был взять на душу этот грех ради высшей справедливости – но он хотел хотя бы иметь возможность исповедаться, опереться на дружеское плечо, обрести поддержку.
Увы, этой мечте суждено было остаться просто мечтой, а Лючисту – единственным зрячим среди команды слепцов.
Лючист всегда был прекрасным организатором; Марко же был идеальным исполнителем. Встретив Лючиста, он сделал из него отца; создав машины, он наделил их душой; обретя Железную Деву, он сотворил из нее богиню.

Марко не умел жить обычной, повседневной жизнью, он чувствовал себя беспомощным в одиночестве, не имея идеи или человека, с которыми он мог бы слиться. Так никогда по-настоящему и не выросший, он ничего не умел делать наполовину – и, может, именно поэтому созданные им образы обладали такой силой и яркостью.
Марко не жил сам по себе – он жил в вещах, которые творил.
Потеря любимого магазина вырвала кусок из его сердца; предательство Лючиста – основы всего его мира – оставило в душе зияющую, так никогда и не залечившуюся рану. И Марко уцепился изо всех сил за то, что у него осталось – Икс-судей и Жанну. Он каленым железом выжигал в своих товарищах сомнения и несовершенства, требуя того же, что без колебаний отдавал сам: всех мыслей, всей души.
С гибелью веры в непогрешимость Жанны у Марко не сохранилось бы ничего, что держало бы его на земле.
Тогда ему останется только умереть.

- Икс-судьи – странные, - Опачо смешно наморщила носик в задумчивости.
- Душа творца воплощается в его произведении, - Хао прикрыл глаза, с удовольствием откидываясь на покатую крышу заброшенной военной базы. – Будь Пигмалион безумен - кто знает, какой была бы Галатея?